— Ну что? — сердито спросила Лена, когда полицейские ушли. — Зачем было бежать? Сидели бы себе тихонько, они до сих пор не опомнились бы. А теперь его схватят.
— Да не схватят. Времени прошло много. Он уже далеко, — ответил Глеб.
Но, к его великому разочарованию, около двенадцати дверь открылась, и в кабинет вошел нахохленный Юрасик в сопровождении сияющего дежурного. Миша злорадно сообщил, что теперь в туалет они будут ходить под конвоем и чаю с конфетами больше не получат. Дежурный забрал уже остывший чайник и ушел, не забыв на этот раз запереть кабинет.
— Как будто мы его пили, — проворчал Глеб. — Так стаканы и не дал.
— Юра, тебя патруль поймал? — кинулась Лена к беглецу. — Это мы виноваты.
Тот устало покачал головой и плюхнулся на диван.
— Вы не виноваты. Меня таксист обманул, — сказал Юрасик, вытаскивая из-под майки помятую тетрадь с фотографией. — Он оказался братом дежурного. Я ждал автобус на остановке, а он мимо ехал, увидел меня и узнал. Ему дежурный позвонил и попросил покататься по городу, меня поискать.
— Зачем же ты сел к нему? К незнакомому человеку в машину?!
— Откуда я знал? Он же таксист. Нужного автобуса долго не было, а он остановился и сказал, что довезет меня без денег, потому что у него сын моего возраста. Сказал, что начинается комендантский час и меня точно заберет патруль. Что мне было делать? Я и сел. А он привез меня сюда и передал своему брату. Видели бы вы, как этот Миша обрадовался. Боялся, наверно, что ему влетит из-за меня.
— А почему у тебя все коленки грязные?
— Да это… споткнулся во дворе. Темно было.
— Весь день коту под хвост, — подвел итог Глеб. — И на раскопки зря ездили.
— Не зря, — возразил Юрасик. — Мы фото сделали.
— Ага, которое в двенадцать часов превратится в тыкву, — невесело усмехнулась Лена.
— Вот именно. С профессором мы еще успеем поговорить завтра, а как быть с иероглифами? — Глеб вопросительно взглянул на Юрасика.
— Я их ему нарисую, — сказал тот и раскрыл свой рюкзачок с остатками еды. — Что-то я проголодался.
— Погоди, — остановил его Глеб. — Ты действительно можешь их запомнить, а завтра нарисовать?
— Да я уже запомнил. Я их внимательно рассматривал, и на камне, и на фото.
— А ну-ка, давай.
Глеб отобрал у Юрасика рюкзак и сунул ему тетрадь. Ручку нашли на столе инспектора. Юрасик задумался на мгновение и уверенно вывел на чистом листе четыре строчки знаков. Лена и Глеб склонились над тетрадкой, сверяя их с фотографией.
— Вот ошибка, — показал Глеб на один из символов. — Тут должна быть еще одна черточка. А остальное все правильно.
— Здорово! — обрадовалась Лена. — Значит, ты завтра утром поговоришь с дедом и покажешь ему иероглифы. Ведь он будет дома?
— До обеда точно будет. На конференцию он поедет к вечеру, часам к пяти. Официальная часть у них шестого мая, сегодня. А пятого вечером они просто все собираются и общаются в неофициальной обстановке.
— А завтра не будет поздно?
— Надеюсь, что нет. Ведь надпись уже у нас, — Юрасик постучал пальцем себе по лбу. — Пока есть стена, есть и время.
— Всего пять дней, — устало проговорил Глеб. — А потом исчезнет последняя надежда.
— Прекрати, — предостерегающе сказала Лена.
— Будем себе потихоньку катиться назад, — не унимался Глеб. — И однажды в марте я проснусь в том поезде, который вез меня сюда. А еще через несколько дней снова окажусь в Вольске, и больше вы меня не увидите. Останетесь вдвоем против всего мира.
— Слушать не хочу! — Лена резко встала. — Я и так весь день на нервах. У меня дети с утра одни сидят. Может, они убежали или квартиру сожгли. Я даже позвонить им не могу!
— Этому горю легко помочь. Если бы ты не была такой упрямой и умела прощать…
— Даже не начинай! Я и слышать не хочу ни про какую бабу Липу! Ты не представляешь, что она сделала!
— Зато я видел, как она мучается от этого! Она же хотела помочь.
— Она помогла! Очень помогла! Папу посадили, мама из-за этого заболела, все друзья и знакомые отвернулись. Нас называют семьей уголовника, нищими и оборванцами. И мы должны ее благодарить за это?
Лена отошла к окну и замерла, глядя на темную улицу.
— Значит, это были не друзья, — тихо сказал Юрасик. — Лен, ты и в самом деле думаешь, что если бы Олимпиада Филипповна сказала правду на суде, твой папа остался бы дома?
Лена помолчала.
— Не знаю. Но она виновата. Потому что надо сначала думать, а потом делать.
— Ну какая ты упертая! — не выдержал Глеб. — Ты сама никогда не ошибаешься? Ты что, робот? Ведь все живые люди, все делают ошибки. А потом жалеют о них. Это нормально. Вы же одна семья, она ваша бабушка, она вас вырастила. Твой папа тоже виноват, он тоже что-то сделал не подумав, но вы от него не отказываетесь! Вы его любите и ждете. А от бабушки отказались. Тогда чем вы лучше бывших ваших друзей и знакомых?
На этот раз Лена молчала дольше. Потом забралась с ногами на подоконник и села, обхватив колени руками.
— Два года назад, — сказала она, по-прежнему глядя в окно, — к нам пришла соседка по подъезду. Мы тогда уже месяц жили одни, без папы. Анютка была еще маленькая, постоянно болела, и мама не могла нормально работать. И мне даже одиннадцати не было. Короче, мы сидели без денег и без еды. Соседка принесла нам продукты, одежду, книги. В общем, гуманитарную помощь. Сказала, что всем домом собирали, что это от чистого сердца…
Ребята слушали ее, расположившись на диване. Юрасик задумчиво жевал обнаруженный в рюкзаке бутерброд.