Календарь ма(й)я - Страница 60


К оглавлению

60

Лена и Глеб посмотрели на распечатку статьи. На них с фотографии смотрел Денис. Тот самый Денис Сапожников, студент исторического факультета, которого они встретили на конференции и благодаря которому смогли вернуться в правильный календарь.

— Я так и знал! — воскликнул Глеб. — Я знал, что с ним тоже что-то случилось! Поэтому он и догадался, что мы не играем, что мы действительно в беде.

— Самое интересное не это. Вы посмотрите на дату, — Юрасик ткнул пальцем в нижнюю строчку.

— Что?! Это произошло тринадцатого мая тысяча девятьсот девяносто третьего года?! — изумленно воскликнула Лена. — Этого не может быть! Двадцать лет назад?

— В том-то и дело. В девяносто третьем ему было двадцать три года, и он учился в институте. А сейчас ему сорок три. К тому же пишут, что он не внук, а сын профессора Сапожникова, — сказал Юрасик.

— Ерунда какая-то, — сказала Лена. — Какие сорок три? Мы же его видели, и он был гораздо моложе.

— Да нет, как раз все сходится, — Глеб взял в руки заметку. — В мае девяносто третьего в возрасте двадцати трех лет Денис залез в саркофаг, чтобы разыграть археологов. Сработало древнее проклятие, так же, как у нас, и его перекинуло на двадцать лет вперед, в май тринадцатого года. Он провел в будущем целый год. Наверное, он не знал, как вернуться, и поэтому ходил на все встречи археологов и говорил, что он внук профессора Сапожникова, который к тому времени уже умер. И на одной из конференций встретил нас.

— Обалдеть! — сказала Лена.

— Может быть, его перекинуло не в тринадцатый, а в двенадцатый год. И он встретился с нами уже в конце своего путешествия в будущее, — предположил Юрасик. — Он помог нам, это и стало его избавлением. Он был прощен и вернулся. И заметьте, речь опять идет о мае и в конце каждой даты есть тройка — две тысячи тринадцатый, девяносто третий, двадцать третье мая, тринадцатое мая. Может, это какое-то магическое сочетание?

— Дело вовсе не в мае и не в цифрах, — возразила Лена. — Просто к древности надо относиться с уважением. Не стоит шутить с тем, о чем не имеешь ни малейшего представления.

— Да, нам еще крупно повезло, что наше путешествие длилось только восемнадцать дней, — согласился Глеб.

— Девятнадцать, — в один голос сказали Юрасик и Лена.

— А я вот о чем думаю, — поделился Глеб. — Почему я вернулся двадцать третьего мая, а не двадцать четвертого?

— По-моему, все логично, — отозвался Юрасик, забирая листок и пряча его в рюкзак. Потом вытащил пакет с домашними вафлями и предложил ребятам. Те взяли по одной штучке.

— Мы не знаем точно, какое послание было зашифровано в этой надписи, — продолжил Юрасик с набитым ртом. — Можно только предположить. Например, там было: «И настанет последний день». И рядом с этой фразой ты написал дату — двадцать третье мая две тысячи тринадцатого. И этот день стал последним для нас. А потом ты исправил символ, и получилось: «И настанет первый день». Вот он и настал. Именно двадцать третье мая, с самого утра. Поэтому тебе пришлось жить в нем по второму разу.

— Тот археолог сказал — эти символы означали «начало» и «конец», — возразила Лена.

— Да без разницы, — сказал Глеб. — Может, там было написано — конец вашего жизненного пути. А после исправления получилось — начало вашего жизненного пути. Результат все равно одинаковый. У меня наступило двадцать третье мая, а у вас — четвертое, потому что вы не успели спуститься в раскоп и подойти ко мне. Но почему двадцать четвертого вы оказались здесь? Я думал, вас уже не вернуть.

— Это ты нас вытащил, — сказал Юрасик.

— Я?!

— Ты провел тот самый день икс по-другому, не ездил на экскурсию, не царапал стену…

— Я ездил на экскурсию. Но стену не царапал. Я даже к ней не прикасался.

— Ну вот. Получилось, что ты переписал этот день начисто, отменил все последующие события. Поэтому для нас с Леной календарь начался там же, где остановился — утром двадцать четвертого мая. Понятно?

— Мне понятно одно: наш календарь мая был справедливым наказанием за чью-то глупость, не будем тыкать пальцем — чью, — сказал Лена.

— Тебе ясно сказали, что майя здесь ни при чем, — огрызнулся Глеб.

— Да не «майя», а «мая». Я имею в виду месяц май. Мы с вами исследователи календаря мая. Мы прокатились по всему маю туда и обратно.

— Да, это был самый длинный май в моей жизни, — хмыкнул Юрасик.

— Жаль, что я никогда не узнаю, получила ли я письмо, которое написала самой себе, — вздохнула Лена.

— Почему не узнаешь? — Глеб насмешливо взглянул на нее. — Узнаешь.

— Как я это узнаю?

— Я тебе скажу. Не получила.

— Да откуда тебе знать?

— Я заходил к тебе двадцать третьего. То есть не к тебе, а к той дикарке, которая даже разговаривать нормально не умеет.

— Но-но, Елизаров! Полегче. И что ты узнал?

— Узнал, что письма не было и твоя любимая кастрюля для плова была пуста.

— Его и не могло там быть, — сказал Юрасик. — Тебе же Денис объяснял.

— Да, без Дениса мы пропали бы. Жаль, что мы не можем с ним встретиться. Он нам так помог!

— Встретиться можем. Только смысла нет. Он нас не знает. Ты что, забыла? Глеб отменил все, что с нами произошло. Теперь нас никто не знает — ни археологи, ни волонтеры на раскопках, ни полицейские. Никто, с кем мы контактировали.

— А Денис знает, — заупрямилась Лена. — Он тоже связан с древней магией. Я уверена, что он нас узнал бы. Ведь мы почему-то помним все, что с нами произошло. И он не забыл. Такие уроки надо помнить, иначе все бессмысленно.

60